Вверх
Правовой аспект: 150 лет российской адвокатуре
14 марта 2014
Эфир можно послушать здесь
Источник публикации – официальный сайт радиостанции «Эхо Москвы»
Я.РОЗОВА – Меня зовут Яна Розова, здравствуйте! Рядом со мной автор Юрий Пилипенко - управляющий партнер юридической фирмы "ЮСТ", вице-президент Федеральной палаты адвокатов РФ. Добрый день! Наш гость заслуженный юрист Российской Федерации, президент Федеральной палаты адвокатов России, член Общественной палаты Евгений Семеняко.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Евгений Васильевич, мы с Яной нашу передачу «Правовой аспект» посвящаем в этом году, в том числе, такому яркому событию в истории адвокатуры, как ее 150-летие. Мне представляется, что Россия может гордиться не только своей адвокатурой 19-го века, но и своей адвокатурой 19-го века. И в этой связи хотелось бы обсудить с вами два конкретных дела, которые являются базовыми в условиях российской адвокатуры. Одно из них – дело Кроненберга.
ДЛЯ СПРАВКИ: Процесс над Кроненбергом широко освещался в прессе. Станислава Кроненберга, польско-русского финансиста обвиняли в жестоком отношении к 8-летней дочке, которую он, как оказалось, систематически избивал. Последний раз, после чего его и задержали, Кроненберг высек девочку розгами, обнаружив, что она сломала на сундуке жены и шарила там, чтобы добраться до денег. При этом речь адвоката Владимира Спасовича, который, кстати, был назначен судом, то есть, защищал подсудимого бескорыстно, вызвал осуждение общественности. Осудил тогда Спасовича и Достоевский за то, что своими заявлениями об обыденности телесных наказаний детей в российских семьях он перечеркнул чувство сострадания к ребенку. Дело в том, что тактика защиты строилась посредством отрицательной характеристики ребенка. Спасович подчеркивал ее непослушность и дурной характер. Процесс закончился оправдательным приговором.
Я.РОЗОВА – Я хочу добавить. Почему мы еще взяли 19-й век – потому что, мне кажется – может быть, вы со мной не согласитесь, - что это расцвет российской адвокатуры.
Е.СЕМЕНЯКО – На самом деле то ли это по причине прихода в адвокатуру в 19-м столетии с момента создания присяжной адвокатуры целой плеяды совершенно фантастически талантливых людей, которые эту профессию подняли совершенно на невероятную высоту. И не случайно 19-е столетие и адвокатура именно этого столетия – правильно было сказано – наряду с изящной словесностью рассматривается, как совершенно золотой век для этой профессии. И, может быть, еще особенно приходится почти так, ностальгически это констатировать, потому что традиции присяжной адвокатуры в известный момент после событий 17-го года были прерваны. Сама по себе присяжная адвокатура была ликвидирована, и, вообще, советские адвокаты и нынешние представители адвокатской профессии получили возможности приобщиться к этому золотому фонду, наследию необыкновенному этих выдающихся представителей российской присяжной адвокатуры лишь уже в поздний советский период.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Евгений Васильевич, если вернуться к нашей справке, к делу Кроненберга, где Спасович проявил себя, как блестящий защитник в очередной раз, но не нашел общественной поддержки.
Е.СЕМЕНЯКО – Это еще не такое показательное дело. Ведь адвокат, когда участвует в таком деле, как дело Кроненберга, мне кажется, чаще всего должен ожидать именно негативной реакции общественного мнения натакого рода защиту. Может быть, и правильно сам Спасович в этой речи – кстати, неплохо было бы тут маленькое отвлечение позволить: Спасович в прошлом профессор Петербуржского университета, блестящий совершенно ученый, юрист, оставил профессорскую кафедру в знак протеста против преследования его же студентов за участие в студенческих демонстрациях.
Я.РОЗОВА – То есть, человек с ярко выраженной гражданской позицией.
Е.СЕМЕНЯКО – Да, совершенно верно. Поэтому обвинить его или заподозрить в каких-то обывательских, мещанских, примитивных представлениях было бы несправедливо. И такой человек взялся, и заметьте, взялся по назначению – тоже очень существенный момент. Это значит, что это был выбор не самого адвоката – это было решение помимо его воли. Тоже ведь смотрите, как замечательно он справляется со своим профессиональным долгом защитника независимо от того, что в этом случае это был не его выбор.
Я.РОЗОВА – А он мог отказаться?
Е.СЕМЕНЯКО – Я думаю, что в соответствии с традициями тогдашней присяжной адвокатуры, а тем более, Спасович, как председатель – бессменный, кстати, председатель Совета присяжных поверенных – я думаю, что он не при каких обстоятельствах не мог отказаться от этого поручения.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Как пример для многих, он не мог бы себе этого позволить.
Е.СЕМЕНЯКО – Мне кажется, что Спасович в этом случае понимал прекрасно, как настоящий юрист, и по человечески он понимал, что у него очень сложная ситуация, потому что любой обыкновенный человек, услышав только, что отец, извините, наказывает розгами до того, что его дочь кричит криком, кричит так, что слышат посторонние люди, и они вмешиваются в ее защиту – какое же сердце тут не возмутится, какой же разум и какое сердце останется равнодушным в этой ситуации? Вы представляете, в этой конкретной истории Спасович находит определенную линию защиты, и эта линия защиты заключается в том, что он, безусловно, следует в колее тех принципов, которых должен держаться адвокат.
Особенно Федор Михайлович Достоевский в «Дневнике писателя» этому процессу и обсуждению Спасовича, потому что он разбирает детально его речь, и он предельно возмущен: как мог Спасович защищать, да еще так защищать этого человек? И какие претензии предъявляет Достоевский адвокату Спасовичу? Он говорит, что адвокат вытаскивает на свет, всячески преувеличивает значение только тех обстоятельств, только тех моментов, которые свидетельствуют в пользу его подзащитного и как-то смягчает, уводит в сторону, все оценки снижены в плане реакции, возмущения на какие-то обстоятельства. Ну, например, он говорит – Достоевский – нигде не употребляет слово «розги», хотя там был пучок розог, а везде говорит «одна розга». Во-первых, не будем забывать, что Спасович выступает перед судом присяжных, перед коллегией людей, не обремененных юридическими познаниями, и для него как раз очень важно представить ту самую психологически очень достоверную картину состояния его подзащитного.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Евгений Васильевич, а как вы думаете, учитывал Спасович то обстоятельство, что кто-то из коллегии присяжных мог быть сам битый розгами в свое время?
Е.СЕМЕНЯКО – Я думаю, что он многие вещи учитывал. Он ведь там намекает на то, что… можно, конечно, благородно возмущаться против такой системы воздействия на непослушных детей, но, кстати, вспомним, когда происходит этот процесс? Он происходит где-то в середине 80-х годов 19-го столетия. А родившийся на несколько лет позже Алексей Максимович Горький и заветную книжку написал: Детство Горького, и там, в этой книжке он рассказывает, как его дед по субботам всех его внуков укладывал на лавку и нещадно порол, независимо от того, виноват ты, не виноват – и виноватых и невиноватых…
Ю.ПИЛИПЕНКО – Для профилактики.
Е.СЕМЕНЯКО – Для профилактики, «для науки». Я, конечно, далек от мысли, чтобы приравнять этого полуграмотного, темного…
Ю.ПИЛИПЕНКО – Но, судя по тому, что из Максима Горького получилось, может быть, и не зря наука была преподана?
Е.СЕМЕНЯКО – Смотрите, ведь упрек Спасовичу со стороны Федора Михайловича Достоевского, что он как бы оправдывает то, что сделал отец в отношении своей дочери. Мне кажется, что этот упрек совершенно неосновательный.
Я.РОЗОВА – А если его бы все-таки не оправдали, что бы ему грозило?
Е.СЕМЕНЯКО – Если бы его признали виновным именно в истязании, я думаю, что ему грозило бы очень серьезное наказание – лишение свободы. Заметьте, ведь Спасович не был бы Спасовичем, если бы он в этом деле полагался бы только на эмоции.А в том-то и сила этого адвоката, ведь не случайно он признавался звездой первой величины, по крайней мере, среди свои петербургских коллег. Он дает одновременно очень тонкий правовой анализ понятия «истязание». И он говорит: «Господа присяжные заседатели, для того, чтобы это деяние было признано истязанием, должны быть установлены некоторые совершенно определенные факты, а именно: что были нанесены тяжкие побои; но даже самый такой, настроенные в сторону обвинения эксперт медик и тот, - говорит Спасович, - не смог побои, нанесенные этой семилетней девочке признать тяжкими. Это значит, вообще, исключается вопрос о наличии этого состава».
А дальше есть еще один момент. Он говорит: «Практика правительствующего сената, - а это соответствующая высшая инстанция тогдашней России – говорит о том, что у виновного в истязаниях должен быть установлен умысел на причинение мучений и страданий». То есть, это является либо главной целью, или, по крайней мере, такой ситуацией, при которой тот, кто это делает, понимает, что он неизбежно заставляет мучиться и страдать и это входит в смысл этого. А Спасович говорит: «Позвольте, у этого человека были совершенно другие намерения, и поводом для того, чтобы он прибег к этой воспитательной мере, как бы она не выглядела жестко, и, может быть, жестоко, совершенно определенные вещи». Последовало заявление о том, что он в очередной раз что-то украла… То есть, если вдуматься, то оказывается, что негодование Федора Михайловича Достоевского сводится к тому, что ему кажется совершенно невозможным, чтобы защитник выступал столь односторонне однобоко оправдывающе. Он считает, что адвокат должен таким образом вести защиту, чтобы звучали все колокола.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Чтобы устанавливать истину вне зависимости – защищаешь ты кого-нибудь или нет.
Е.СЕМЕНЯКО – Да, совершенно верно. А между тем, ближе к концу советской власти это было признано, но настоящий закон процессуальный обязывает, заметьте – не разрешает, а обязывает адвоката. В уголовном судопроизводстве адвокат обязан только то делать, что может быть поставлено либо на службу полного оправдания либо для смягчения ответственности. Что значит, обязанность в уголовно-процессуальном законодательстве? Это значит, что адвокат, который поступил бы по-другому, он нарушил бы свой профессиональный долг. И это значит, что, если бы Спасович тогда, в той конкретной ситуации стал бы следовать по пути Федора Михайловича Достоевского, сказал бы: «Вы знаете, с одной стороны, я утверждаю, что, может быть, это не истязание, но с другой стороны, знаете, может быть, это все-таки истязания, потому что есть такие-то и такие факты, так что я не знаю, как ту надо бы и поступить».
Вот, если бы адвокат позволил себе такую позицию, то первое, что с ним произошло после этого, если бы это была надлежащая адвокатура, он должен был просто уйти из адвокатских рядов, потому что он делает не ту работу. По нынешнему нашему российскому закону – так было и в дореволюционном законодательства, между прочим, и тогда, когда выступали и Спасович и Плевако и другие адвокаты – прокурор должен был держаться объективной линии обвинения. Другое дело, что это мало кому удавалось, потому что всегда существует некий уклон. Для прокурора всегда характерен уклон в сторону обвинения – так он и называется, и тогда назывался, и сейчас называется, и бог знает, можно ли от него, вообще, избавиться? Может, это человеческая природа, к сожалению, такова…
Ю.ПИЛИПЕНКО – И свойства профессии…
Е.СЕМЕНЯКО – И свойства профессии, в том числе, и профессиональная деформация приводит к тому, что присутствует именно уклонение в противоположную сторону, в сторону такую, чтобы не видеть и не слышать того, что может оправдывать. И этот уголовный процесс и вся его историческая логика, я имею в виду сам процесс судебный, он не случайно выстроен, как состязательный, когда каждый из участников этого процесса выполняет определенную функцию. Наши предшественники, дореволюционные адвокаты, имея возможность выступать перед судом присяжных, блестяще эту чашу весов, которая набирала весики для оправдания, они ее блестяще наполняли, при этом они еще и выступали перед людьми, которые не были зашорены в профессиональной судейской деформации.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Несоответствие позиции адвоката, если он надлежащим образом исполняет свои профессиональные обязанности, вполне может войти в противоречие с общественной позицией, и это бремя нашей профессии и с этим нужно смириться, это нужно понимать, этого нельзя чураться.
Е.СЕМЕНЯКО – Больше того, адвокат, которые понимает свою роль, как роль «дамы, приятной во всех отношениях» - это вредно для нашей профессии человек. Потому что адвокат, особенно в делах резонансных, особенно в делах острых, когда, что называется, одна часть общества одну позицию отстаивает, другая – другую. Вот адвокат в этой ситуации – конечно, это всегда сложная позиция, это должна быть умная… - но, если адвокат в этой ситуации начнет пытаться угодить и тем и этим, то я убежден, что, прежде всего, жертвой первой такой линии защиты станет его подзащитный.
Я.РОЗОВА – Скажите пожалуйста, а в 19-м веке адвокаты могли вести свое расследование?
Е.СЕМЕНЯКО – Нет.
Я.РОЗОВА – То есть, в русском праве этого, вообще, не существовало?
Е.СЕМЕНЯКО – У нас нет такой традиции, и, к сожалению, нет до сегодняшнего дня. Здесь еще одна особенность. В отличие от адвокатуры, скажем, советской более позднего периода, в отличие от нынешней российской адвокатуры, которая имеет возможность уже на стадии ареста, возбуждении уголовного дела, или задержании и выдвижении подозрения в отношении человек – уже адвокат появляется; то в тогдашнем российском законодательстве адвокат появлялся только тогда, когда следствия было закончено, предъявлялись результаты расследования уже непосредственно суду, и вот уже в суде и появляется фигура адвоката.
Я.РОЗОВА – То есть, адвокат может рассчитывать только на те документы, которые у него на руках.
Е.СЕМЕНЯКО – Да, которые у него есть. И у него есть одна возможность – это возможность разрушить здание обвинения. А, как его разрушить? Только одним способом: создать у тех, кто должен признать – это здание на фундаменте или оно на воздухе, на курьих ножках. Это только у тех, кто - вот, 12 человек сидят напротив тебя – вот, если они захотят мыслить, думать так, как ты это оцениваешь, то есть, когда они проникнуться твоим настроением – это единственный способ добиться…
Я.РОЗОВА – Там же еще удивительная история, как Спасович готовился к делу – он же репетировал свою речь.
Е.СЕМЕНЯКО – Спасович, как адвокат всегда был шире своей профессии. Он автор очень многих исследований в области права, он и воспринимался, кстати, не только как адвокат, но и как ученый юрист. У него авторитет был совершенно непререкаем.
Я.РОЗОВА – Я вынуждена нас прервать и к делу Грузинского мы прейдем сразу после новостей, и, может быть, вы проведете какую-то параллель.
Я.РОЗОВА – В студии «Эха» Юрий Пилипенко - управляющий партнер юридической фирмы "ЮСТ", вице-президент Федеральной палаты адвокатов РФ и заслуженный юрист России, президент Федеральной палаты адвокатов России, член Общественной палаты России Евгений Семеняко.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Евгений Васильевич, хотелось бы коснуться в беседе с вами еще одного знакового для российской адвокатуры дела, знакового не только для 19-го века, но, как показывается уже 150-летний опыт и для всей российской адвокатуры. Это дело Грузинского.
ДЛЯ СПРАВКИ: Князь Грузинский обвинялся в умышленном убийстве бывшего гувернера своих детей. Узнав о связи своей жены с учителем, Грузинский потребовал от супруги прекратить всякие отношения с гувернером, а его самого уволил. Но жена заявила о невозможности дальнейшего проживания с Грузинским, и потребовала выдела части принадлежащего ей имущества. Детям, в свою очередь, рассказывалось много компрометирующего. Князя защищал адвокат Федор Плевако. Он последовательно доказывал отсутствие в его действиях умысла и необходимости их квалификации, как совершенных в состоянии умоисступления. Вот, что говорил Плевако в своей речи: «Конечно, душа его не могла не возмутиться, когда он завидел гнездо своих врагов и стал к нему приближаться. Вот оно – место, где в часы его горя и страдания они – враги его – смеются и радуются его несчастью, вот оно логово, где в жертву животного сластолюбия пройдохи принесены и честь семьи, и честь его, и интересы его детей. Вот оно место, где мало того, отняли у него настоящее – отняли и прошлое счастье, отравляя его подозрениями. Не дай бог, пережить такие минуты». В итоге присяжные вынесли оправдательный вердикт.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Как вы оцените роль Плевако, выдающегося нашего предшественника? Ведь все-таки убил человека, а закончилось дело оправдательным приговором.
Е.СЕМЕНЯКО – Замечательный вопрос, и дело выбрано, на мой взгляд, удачно для нашей дискуссии. Я бы сказал так: если бы Федор Михайлович Плевако каким-либо способом был бы, извините, оживлен и предстал бы сейчас перед нашим судом и слово в слово повторил эту самую речь, я убежден, что никакого оправдательного приговора не прозвучало бы. И не потому, что мы стали невосприимчивы к красноречию, что у нас перестали убеждать такие прекрасные слова, а просто совершенно начисто поменялся сам суд. Вот суд присяжных – это суд общественной совести. Эти люди судят по совести, а не по формальному закону. И дело Грузинского, в каком отношении совершенно примечательно. Федор Михайлович Плевако в этом деле демонстрирует свой совершенно замечательный талант гения красноречия, в отличие, кстати, от адвоката Спасовича, который в этом качестве не рассматривался, в качестве адвоката, достигшего гениальных высот именно в красноречии. Вот Федор Михайлович – это, безусловно, алмаз.
Я.РОЗОВА – Там, как художественное произведение читаешь – его речь, это правда.
Е.СЕМЕНЯКО – Да. Совершенно верно, и, кстати, не только дело Грузинского. Это речь, произнесенная на одном дыхании. И, что он делает? Те, кто его должен слушать… он в самом начале прибегает к такому приему усиливающем, на мой взгляд, очень сильно влияющему на восприятие речи – он дает такой акцент, ударение не то, что «вот то, что я вам сейчас скажу, будет предельно искренне мною произнесено, потому что я, - говорит Федор Михайлович, правда, другими словами, - я не хочу вас здесь мучить юридическими формулами, я не хочу формальных споров с обвинением». Понимаете, как начинается эта речь – он говорит: «Вот я, готовясь к процессу и беспокоясь о судьбе своего подзащитного, разумеется, размышлял, думал…
Ю.ПИЛИПЕНКО – Готовился.
Е.СЕМЕНЯКО – Да, готовился, да. То есть, что-то пытался продумать, какую-т линию защиты. Но дальше он говорит: «Но выслушав слово прокурора, которое меня, - говорит Федор Михайлович, - совершенно поразило…». Если бы сегодня современный адвокат сказал, он бы сказал, что оно поразило тем, что все то, что в процессе говорилось, прошло мимо ушей прокурорских. Но Федор Михайлович не я, он сказал красиво, замечательно, но мысль такая – дальше он говорит: «Я все это отбрасываю и я вам сейчас в некоем недоуменном возмущении на слова прокурора, буду говорить только то, что идет от моего сердца и разума». А дальше он сказал: «Я буду с вами говорить на неформальном языке, без этих всяких штучек», без этих приемчиков, о которых Федор Михайлович говорит в своей статье, упрекая адвокатов, что они прибегают ко всяким приемчиков. Это, безусловно, прием, но, какой это прием? Это прием усиления для той аргументации, которую он намерен воспроизвести.
А дальше он произносит речь, и он буквально идет… и знаете, у него там есть формула такая, которая почти вся, логика, тактика и весь его пафос его защиты приводится в абзаце, когда он говорит, что его подзащитный имел честь и достоинство, и их этот человек, которого он, в конце концов, лишил жизни, - этот человек его лишил чести. Он имел семью, имел жену – его супружеское ложе было осквернено. Он имел детей, которых его лишили, но его не только лишили детей, его лишили возможности общаться с этими детьми. И более того, когда ему иногда удавалось увидеться, он видел, что даже его отцовская честь запятнана, и дети против него уже настроены.
И вот он, идя шаг за шагом по этой цепочке фактов, в конце концов,он что делает? Вот его слушают люди, а каждый из них тоже отец, у каждого тоже есть семья. И дальше такой, говоря современным языком, прием: он что-то рассказывает, рассказывает, а потом он эти слова не произносит, заметьте, но они все равно звучат в ушах его слушателей: «А теперь представьте, что все это произошло с вами – вот, что вы сделаете?» Вот, мне кажется, что эмоционально, любой, кто слушает, думает: «Как можно было по-другому, если бы со мной это сотворили?» Ведь, как человек устроен? А, заметьте, это не формальный судья, который начнет потом думать: «С одной стороны, конечно, да – был в аффектированном состоянии, но с другой стороны…». А здесь люди, которые слушают – справедливость и та законная справедливость, справедливость, которая воспринимается сердцем и справедливость, фиксируется…
Ю.ПИЛИПЕНКО – Описана на скрижалях.
Е.СЕМЕНЯКО – Да. Это несовпадающая зачастую вещь. Есть живое чувство соучастия, сопереживания, и оно диктует ту самую живую, подлинную справедливость. А справедливость переложенная на перечень смягчающих обстоятельств и отягчающих обстоятельств, справедливость, расписанная в приговоре, что суд, одной стороны, учитывает то, а с другой стороны принимает во внимание это… - это все важно, но это не совсем то, на что способен суд присяжных, как совершенно особый суд. Вот эти таланты, о которых мы сегодня говорим, ни одной не было бы фамилии громкой, звонкой, и, я думаю, что мы сегодня, может быть, даже не имели возможности так серьезно и так замечательно вспоминать о нашем юбилее, потому что без суда присяжных российская адвокатура никогда не имела бы этих гениев.
Я.РОЗОВА – Скажите, они между собой конкурировали, они дружили?
Е.СЕМЕНЯКО – Дело в том, что адвокатура – я убежден основательно совершенно – относится все-таки к разряду творческих профессий, а там, где есть творчество, там всегда есть некое соперничество, потому что, с одной стороны, человек нуждается, чтобы его признали, одобрили, им восторгались, им восхищались, а с другой – очень обидно, когда замечают другого или у другого больший успех. Поэтому здесь всегда есть соперничество. Кто-то отдавал предпочтение и считал первым в этом созвездии Спасовича. Никто не мог оспорить преимущество Спасовича в уяснении смысла самых сложнейших юридических понятий, в исследовании тончайших доказательств. Не случайно Спасович успешно выступал не только по уголовным делам, а он выступал и по гражданским делам, представляя интересы гражданского истца, гражданского ответчика, потому что он еще и был и непревзойденным, помимо всего прочего, правовым юридическим аналитиком. Он был человеком очень высокой, я бы сказал высочайшей правовой культуры и грамотности.
А, что касается Плевако, то Плевако в некотором смысле, можно было сказать, что это стихийное ораторское искусство просто фантастическое. Но на самом деле, я подозреваю, что речь идет не только о том, что человек природно имел этот дар, но я убежден, что здесь еще величайшая работа над тем, чем его создатель наградил.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Евгений Васильевич, не могу не заметить на полях нашей передачи для противников адвокатской монополии, что более конкурентной среды, чем в среди адвокатов в наше время, мы нигде не найдем. И пытаясь подвести итога нашей сегодняшней передачи, нашей встречи, мне представляется, что мы можем гордиться нашими предшественниками, и мне представляется, что нам есть, куда дерзать, но для этого, как вы правильно заметили, России – даже не адвокатам российским – нужен суд присяжных. Верните нам, пожалуйста, суд присяжных!
Я.РОЗОВА – В студии «Эха» были автор программы Юрий Пилипенко - управляющий партнер юридической фирмы "ЮСТ", вице-президент Федеральной палаты адвокатов РФ и заслуженный юрист России, президент Федеральной палаты адвокатов России, член Общественной палаты России Евгений Семеняко.
Эфир можно послушать здесь
Источник публикации – официальный сайт радиостанции «Эхо Москвы»
Я.РОЗОВА – Меня зовут Яна Розова, здравствуйте! Рядом со мной автор Юрий Пилипенко - управляющий партнер юридической фирмы "ЮСТ", вице-президент Федеральной палаты адвокатов РФ. Добрый день! Наш гость заслуженный юрист Российской Федерации, президент Федеральной палаты адвокатов России, член Общественной палаты Евгений Семеняко.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Евгений Васильевич, мы с Яной нашу передачу «Правовой аспект» посвящаем в этом году, в том числе, такому яркому событию в истории адвокатуры, как ее 150-летие. Мне представляется, что Россия может гордиться не только своей адвокатурой 19-го века, но и своей адвокатурой 19-го века. И в этой связи хотелось бы обсудить с вами два конкретных дела, которые являются базовыми в условиях российской адвокатуры. Одно из них – дело Кроненберга.
ДЛЯ СПРАВКИ: Процесс над Кроненбергом широко освещался в прессе. Станислава Кроненберга, польско-русского финансиста обвиняли в жестоком отношении к 8-летней дочке, которую он, как оказалось, систематически избивал. Последний раз, после чего его и задержали, Кроненберг высек девочку розгами, обнаружив, что она сломала на сундуке жены и шарила там, чтобы добраться до денег. При этом речь адвоката Владимира Спасовича, который, кстати, был назначен судом, то есть, защищал подсудимого бескорыстно, вызвал осуждение общественности. Осудил тогда Спасовича и Достоевский за то, что своими заявлениями об обыденности телесных наказаний детей в российских семьях он перечеркнул чувство сострадания к ребенку. Дело в том, что тактика защиты строилась посредством отрицательной характеристики ребенка. Спасович подчеркивал ее непослушность и дурной характер. Процесс закончился оправдательным приговором.
Я.РОЗОВА – Я хочу добавить. Почему мы еще взяли 19-й век – потому что, мне кажется – может быть, вы со мной не согласитесь, - что это расцвет российской адвокатуры.
Е.СЕМЕНЯКО – На самом деле то ли это по причине прихода в адвокатуру в 19-м столетии с момента создания присяжной адвокатуры целой плеяды совершенно фантастически талантливых людей, которые эту профессию подняли совершенно на невероятную высоту. И не случайно 19-е столетие и адвокатура именно этого столетия – правильно было сказано – наряду с изящной словесностью рассматривается, как совершенно золотой век для этой профессии. И, может быть, еще особенно приходится почти так, ностальгически это констатировать, потому что традиции присяжной адвокатуры в известный момент после событий 17-го года были прерваны. Сама по себе присяжная адвокатура была ликвидирована, и, вообще, советские адвокаты и нынешние представители адвокатской профессии получили возможности приобщиться к этому золотому фонду, наследию необыкновенному этих выдающихся представителей российской присяжной адвокатуры лишь уже в поздний советский период.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Евгений Васильевич, если вернуться к нашей справке, к делу Кроненберга, где Спасович проявил себя, как блестящий защитник в очередной раз, но не нашел общественной поддержки.
Е.СЕМЕНЯКО – Это еще не такое показательное дело. Ведь адвокат, когда участвует в таком деле, как дело Кроненберга, мне кажется, чаще всего должен ожидать именно негативной реакции общественного мнения натакого рода защиту. Может быть, и правильно сам Спасович в этой речи – кстати, неплохо было бы тут маленькое отвлечение позволить: Спасович в прошлом профессор Петербуржского университета, блестящий совершенно ученый, юрист, оставил профессорскую кафедру в знак протеста против преследования его же студентов за участие в студенческих демонстрациях.
Я.РОЗОВА – То есть, человек с ярко выраженной гражданской позицией.
Е.СЕМЕНЯКО – Да, совершенно верно. Поэтому обвинить его или заподозрить в каких-то обывательских, мещанских, примитивных представлениях было бы несправедливо. И такой человек взялся, и заметьте, взялся по назначению – тоже очень существенный момент. Это значит, что это был выбор не самого адвоката – это было решение помимо его воли. Тоже ведь смотрите, как замечательно он справляется со своим профессиональным долгом защитника независимо от того, что в этом случае это был не его выбор.
Я.РОЗОВА – А он мог отказаться?
Е.СЕМЕНЯКО – Я думаю, что в соответствии с традициями тогдашней присяжной адвокатуры, а тем более, Спасович, как председатель – бессменный, кстати, председатель Совета присяжных поверенных – я думаю, что он не при каких обстоятельствах не мог отказаться от этого поручения.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Как пример для многих, он не мог бы себе этого позволить.
Е.СЕМЕНЯКО – Мне кажется, что Спасович в этом случае понимал прекрасно, как настоящий юрист, и по человечески он понимал, что у него очень сложная ситуация, потому что любой обыкновенный человек, услышав только, что отец, извините, наказывает розгами до того, что его дочь кричит криком, кричит так, что слышат посторонние люди, и они вмешиваются в ее защиту – какое же сердце тут не возмутится, какой же разум и какое сердце останется равнодушным в этой ситуации? Вы представляете, в этой конкретной истории Спасович находит определенную линию защиты, и эта линия защиты заключается в том, что он, безусловно, следует в колее тех принципов, которых должен держаться адвокат.
Особенно Федор Михайлович Достоевский в «Дневнике писателя» этому процессу и обсуждению Спасовича, потому что он разбирает детально его речь, и он предельно возмущен: как мог Спасович защищать, да еще так защищать этого человек? И какие претензии предъявляет Достоевский адвокату Спасовичу? Он говорит, что адвокат вытаскивает на свет, всячески преувеличивает значение только тех обстоятельств, только тех моментов, которые свидетельствуют в пользу его подзащитного и как-то смягчает, уводит в сторону, все оценки снижены в плане реакции, возмущения на какие-то обстоятельства. Ну, например, он говорит – Достоевский – нигде не употребляет слово «розги», хотя там был пучок розог, а везде говорит «одна розга». Во-первых, не будем забывать, что Спасович выступает перед судом присяжных, перед коллегией людей, не обремененных юридическими познаниями, и для него как раз очень важно представить ту самую психологически очень достоверную картину состояния его подзащитного.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Евгений Васильевич, а как вы думаете, учитывал Спасович то обстоятельство, что кто-то из коллегии присяжных мог быть сам битый розгами в свое время?
Е.СЕМЕНЯКО – Я думаю, что он многие вещи учитывал. Он ведь там намекает на то, что… можно, конечно, благородно возмущаться против такой системы воздействия на непослушных детей, но, кстати, вспомним, когда происходит этот процесс? Он происходит где-то в середине 80-х годов 19-го столетия. А родившийся на несколько лет позже Алексей Максимович Горький и заветную книжку написал: Детство Горького, и там, в этой книжке он рассказывает, как его дед по субботам всех его внуков укладывал на лавку и нещадно порол, независимо от того, виноват ты, не виноват – и виноватых и невиноватых…
Ю.ПИЛИПЕНКО – Для профилактики.
Е.СЕМЕНЯКО – Для профилактики, «для науки». Я, конечно, далек от мысли, чтобы приравнять этого полуграмотного, темного…
Ю.ПИЛИПЕНКО – Но, судя по тому, что из Максима Горького получилось, может быть, и не зря наука была преподана?
Е.СЕМЕНЯКО – Смотрите, ведь упрек Спасовичу со стороны Федора Михайловича Достоевского, что он как бы оправдывает то, что сделал отец в отношении своей дочери. Мне кажется, что этот упрек совершенно неосновательный.
Я.РОЗОВА – А если его бы все-таки не оправдали, что бы ему грозило?
Е.СЕМЕНЯКО – Если бы его признали виновным именно в истязании, я думаю, что ему грозило бы очень серьезное наказание – лишение свободы. Заметьте, ведь Спасович не был бы Спасовичем, если бы он в этом деле полагался бы только на эмоции.А в том-то и сила этого адвоката, ведь не случайно он признавался звездой первой величины, по крайней мере, среди свои петербургских коллег. Он дает одновременно очень тонкий правовой анализ понятия «истязание». И он говорит: «Господа присяжные заседатели, для того, чтобы это деяние было признано истязанием, должны быть установлены некоторые совершенно определенные факты, а именно: что были нанесены тяжкие побои; но даже самый такой, настроенные в сторону обвинения эксперт медик и тот, - говорит Спасович, - не смог побои, нанесенные этой семилетней девочке признать тяжкими. Это значит, вообще, исключается вопрос о наличии этого состава».
А дальше есть еще один момент. Он говорит: «Практика правительствующего сената, - а это соответствующая высшая инстанция тогдашней России – говорит о том, что у виновного в истязаниях должен быть установлен умысел на причинение мучений и страданий». То есть, это является либо главной целью, или, по крайней мере, такой ситуацией, при которой тот, кто это делает, понимает, что он неизбежно заставляет мучиться и страдать и это входит в смысл этого. А Спасович говорит: «Позвольте, у этого человека были совершенно другие намерения, и поводом для того, чтобы он прибег к этой воспитательной мере, как бы она не выглядела жестко, и, может быть, жестоко, совершенно определенные вещи». Последовало заявление о том, что он в очередной раз что-то украла… То есть, если вдуматься, то оказывается, что негодование Федора Михайловича Достоевского сводится к тому, что ему кажется совершенно невозможным, чтобы защитник выступал столь односторонне однобоко оправдывающе. Он считает, что адвокат должен таким образом вести защиту, чтобы звучали все колокола.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Чтобы устанавливать истину вне зависимости – защищаешь ты кого-нибудь или нет.
Е.СЕМЕНЯКО – Да, совершенно верно. А между тем, ближе к концу советской власти это было признано, но настоящий закон процессуальный обязывает, заметьте – не разрешает, а обязывает адвоката. В уголовном судопроизводстве адвокат обязан только то делать, что может быть поставлено либо на службу полного оправдания либо для смягчения ответственности. Что значит, обязанность в уголовно-процессуальном законодательстве? Это значит, что адвокат, который поступил бы по-другому, он нарушил бы свой профессиональный долг. И это значит, что, если бы Спасович тогда, в той конкретной ситуации стал бы следовать по пути Федора Михайловича Достоевского, сказал бы: «Вы знаете, с одной стороны, я утверждаю, что, может быть, это не истязание, но с другой стороны, знаете, может быть, это все-таки истязания, потому что есть такие-то и такие факты, так что я не знаю, как ту надо бы и поступить».
Вот, если бы адвокат позволил себе такую позицию, то первое, что с ним произошло после этого, если бы это была надлежащая адвокатура, он должен был просто уйти из адвокатских рядов, потому что он делает не ту работу. По нынешнему нашему российскому закону – так было и в дореволюционном законодательства, между прочим, и тогда, когда выступали и Спасович и Плевако и другие адвокаты – прокурор должен был держаться объективной линии обвинения. Другое дело, что это мало кому удавалось, потому что всегда существует некий уклон. Для прокурора всегда характерен уклон в сторону обвинения – так он и называется, и тогда назывался, и сейчас называется, и бог знает, можно ли от него, вообще, избавиться? Может, это человеческая природа, к сожалению, такова…
Ю.ПИЛИПЕНКО – И свойства профессии…
Е.СЕМЕНЯКО – И свойства профессии, в том числе, и профессиональная деформация приводит к тому, что присутствует именно уклонение в противоположную сторону, в сторону такую, чтобы не видеть и не слышать того, что может оправдывать. И этот уголовный процесс и вся его историческая логика, я имею в виду сам процесс судебный, он не случайно выстроен, как состязательный, когда каждый из участников этого процесса выполняет определенную функцию. Наши предшественники, дореволюционные адвокаты, имея возможность выступать перед судом присяжных, блестяще эту чашу весов, которая набирала весики для оправдания, они ее блестяще наполняли, при этом они еще и выступали перед людьми, которые не были зашорены в профессиональной судейской деформации.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Несоответствие позиции адвоката, если он надлежащим образом исполняет свои профессиональные обязанности, вполне может войти в противоречие с общественной позицией, и это бремя нашей профессии и с этим нужно смириться, это нужно понимать, этого нельзя чураться.
Е.СЕМЕНЯКО – Больше того, адвокат, которые понимает свою роль, как роль «дамы, приятной во всех отношениях» - это вредно для нашей профессии человек. Потому что адвокат, особенно в делах резонансных, особенно в делах острых, когда, что называется, одна часть общества одну позицию отстаивает, другая – другую. Вот адвокат в этой ситуации – конечно, это всегда сложная позиция, это должна быть умная… - но, если адвокат в этой ситуации начнет пытаться угодить и тем и этим, то я убежден, что, прежде всего, жертвой первой такой линии защиты станет его подзащитный.
Я.РОЗОВА – Скажите пожалуйста, а в 19-м веке адвокаты могли вести свое расследование?
Е.СЕМЕНЯКО – Нет.
Я.РОЗОВА – То есть, в русском праве этого, вообще, не существовало?
Е.СЕМЕНЯКО – У нас нет такой традиции, и, к сожалению, нет до сегодняшнего дня. Здесь еще одна особенность. В отличие от адвокатуры, скажем, советской более позднего периода, в отличие от нынешней российской адвокатуры, которая имеет возможность уже на стадии ареста, возбуждении уголовного дела, или задержании и выдвижении подозрения в отношении человек – уже адвокат появляется; то в тогдашнем российском законодательстве адвокат появлялся только тогда, когда следствия было закончено, предъявлялись результаты расследования уже непосредственно суду, и вот уже в суде и появляется фигура адвоката.
Я.РОЗОВА – То есть, адвокат может рассчитывать только на те документы, которые у него на руках.
Е.СЕМЕНЯКО – Да, которые у него есть. И у него есть одна возможность – это возможность разрушить здание обвинения. А, как его разрушить? Только одним способом: создать у тех, кто должен признать – это здание на фундаменте или оно на воздухе, на курьих ножках. Это только у тех, кто - вот, 12 человек сидят напротив тебя – вот, если они захотят мыслить, думать так, как ты это оцениваешь, то есть, когда они проникнуться твоим настроением – это единственный способ добиться…
Я.РОЗОВА – Там же еще удивительная история, как Спасович готовился к делу – он же репетировал свою речь.
Е.СЕМЕНЯКО – Спасович, как адвокат всегда был шире своей профессии. Он автор очень многих исследований в области права, он и воспринимался, кстати, не только как адвокат, но и как ученый юрист. У него авторитет был совершенно непререкаем.
Я.РОЗОВА – Я вынуждена нас прервать и к делу Грузинского мы прейдем сразу после новостей, и, может быть, вы проведете какую-то параллель.
Я.РОЗОВА – В студии «Эха» Юрий Пилипенко - управляющий партнер юридической фирмы "ЮСТ", вице-президент Федеральной палаты адвокатов РФ и заслуженный юрист России, президент Федеральной палаты адвокатов России, член Общественной палаты России Евгений Семеняко.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Евгений Васильевич, хотелось бы коснуться в беседе с вами еще одного знакового для российской адвокатуры дела, знакового не только для 19-го века, но, как показывается уже 150-летний опыт и для всей российской адвокатуры. Это дело Грузинского.
ДЛЯ СПРАВКИ: Князь Грузинский обвинялся в умышленном убийстве бывшего гувернера своих детей. Узнав о связи своей жены с учителем, Грузинский потребовал от супруги прекратить всякие отношения с гувернером, а его самого уволил. Но жена заявила о невозможности дальнейшего проживания с Грузинским, и потребовала выдела части принадлежащего ей имущества. Детям, в свою очередь, рассказывалось много компрометирующего. Князя защищал адвокат Федор Плевако. Он последовательно доказывал отсутствие в его действиях умысла и необходимости их квалификации, как совершенных в состоянии умоисступления. Вот, что говорил Плевако в своей речи: «Конечно, душа его не могла не возмутиться, когда он завидел гнездо своих врагов и стал к нему приближаться. Вот оно – место, где в часы его горя и страдания они – враги его – смеются и радуются его несчастью, вот оно логово, где в жертву животного сластолюбия пройдохи принесены и честь семьи, и честь его, и интересы его детей. Вот оно место, где мало того, отняли у него настоящее – отняли и прошлое счастье, отравляя его подозрениями. Не дай бог, пережить такие минуты». В итоге присяжные вынесли оправдательный вердикт.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Как вы оцените роль Плевако, выдающегося нашего предшественника? Ведь все-таки убил человека, а закончилось дело оправдательным приговором.
Е.СЕМЕНЯКО – Замечательный вопрос, и дело выбрано, на мой взгляд, удачно для нашей дискуссии. Я бы сказал так: если бы Федор Михайлович Плевако каким-либо способом был бы, извините, оживлен и предстал бы сейчас перед нашим судом и слово в слово повторил эту самую речь, я убежден, что никакого оправдательного приговора не прозвучало бы. И не потому, что мы стали невосприимчивы к красноречию, что у нас перестали убеждать такие прекрасные слова, а просто совершенно начисто поменялся сам суд. Вот суд присяжных – это суд общественной совести. Эти люди судят по совести, а не по формальному закону. И дело Грузинского, в каком отношении совершенно примечательно. Федор Михайлович Плевако в этом деле демонстрирует свой совершенно замечательный талант гения красноречия, в отличие, кстати, от адвоката Спасовича, который в этом качестве не рассматривался, в качестве адвоката, достигшего гениальных высот именно в красноречии. Вот Федор Михайлович – это, безусловно, алмаз.
Я.РОЗОВА – Там, как художественное произведение читаешь – его речь, это правда.
Е.СЕМЕНЯКО – Да. Совершенно верно, и, кстати, не только дело Грузинского. Это речь, произнесенная на одном дыхании. И, что он делает? Те, кто его должен слушать… он в самом начале прибегает к такому приему усиливающем, на мой взгляд, очень сильно влияющему на восприятие речи – он дает такой акцент, ударение не то, что «вот то, что я вам сейчас скажу, будет предельно искренне мною произнесено, потому что я, - говорит Федор Михайлович, правда, другими словами, - я не хочу вас здесь мучить юридическими формулами, я не хочу формальных споров с обвинением». Понимаете, как начинается эта речь – он говорит: «Вот я, готовясь к процессу и беспокоясь о судьбе своего подзащитного, разумеется, размышлял, думал…
Ю.ПИЛИПЕНКО – Готовился.
Е.СЕМЕНЯКО – Да, готовился, да. То есть, что-то пытался продумать, какую-т линию защиты. Но дальше он говорит: «Но выслушав слово прокурора, которое меня, - говорит Федор Михайлович, - совершенно поразило…». Если бы сегодня современный адвокат сказал, он бы сказал, что оно поразило тем, что все то, что в процессе говорилось, прошло мимо ушей прокурорских. Но Федор Михайлович не я, он сказал красиво, замечательно, но мысль такая – дальше он говорит: «Я все это отбрасываю и я вам сейчас в некоем недоуменном возмущении на слова прокурора, буду говорить только то, что идет от моего сердца и разума». А дальше он сказал: «Я буду с вами говорить на неформальном языке, без этих всяких штучек», без этих приемчиков, о которых Федор Михайлович говорит в своей статье, упрекая адвокатов, что они прибегают ко всяким приемчиков. Это, безусловно, прием, но, какой это прием? Это прием усиления для той аргументации, которую он намерен воспроизвести.
А дальше он произносит речь, и он буквально идет… и знаете, у него там есть формула такая, которая почти вся, логика, тактика и весь его пафос его защиты приводится в абзаце, когда он говорит, что его подзащитный имел честь и достоинство, и их этот человек, которого он, в конце концов, лишил жизни, - этот человек его лишил чести. Он имел семью, имел жену – его супружеское ложе было осквернено. Он имел детей, которых его лишили, но его не только лишили детей, его лишили возможности общаться с этими детьми. И более того, когда ему иногда удавалось увидеться, он видел, что даже его отцовская честь запятнана, и дети против него уже настроены.
И вот он, идя шаг за шагом по этой цепочке фактов, в конце концов,он что делает? Вот его слушают люди, а каждый из них тоже отец, у каждого тоже есть семья. И дальше такой, говоря современным языком, прием: он что-то рассказывает, рассказывает, а потом он эти слова не произносит, заметьте, но они все равно звучат в ушах его слушателей: «А теперь представьте, что все это произошло с вами – вот, что вы сделаете?» Вот, мне кажется, что эмоционально, любой, кто слушает, думает: «Как можно было по-другому, если бы со мной это сотворили?» Ведь, как человек устроен? А, заметьте, это не формальный судья, который начнет потом думать: «С одной стороны, конечно, да – был в аффектированном состоянии, но с другой стороны…». А здесь люди, которые слушают – справедливость и та законная справедливость, справедливость, которая воспринимается сердцем и справедливость, фиксируется…
Ю.ПИЛИПЕНКО – Описана на скрижалях.
Е.СЕМЕНЯКО – Да. Это несовпадающая зачастую вещь. Есть живое чувство соучастия, сопереживания, и оно диктует ту самую живую, подлинную справедливость. А справедливость переложенная на перечень смягчающих обстоятельств и отягчающих обстоятельств, справедливость, расписанная в приговоре, что суд, одной стороны, учитывает то, а с другой стороны принимает во внимание это… - это все важно, но это не совсем то, на что способен суд присяжных, как совершенно особый суд. Вот эти таланты, о которых мы сегодня говорим, ни одной не было бы фамилии громкой, звонкой, и, я думаю, что мы сегодня, может быть, даже не имели возможности так серьезно и так замечательно вспоминать о нашем юбилее, потому что без суда присяжных российская адвокатура никогда не имела бы этих гениев.
Я.РОЗОВА – Скажите, они между собой конкурировали, они дружили?
Е.СЕМЕНЯКО – Дело в том, что адвокатура – я убежден основательно совершенно – относится все-таки к разряду творческих профессий, а там, где есть творчество, там всегда есть некое соперничество, потому что, с одной стороны, человек нуждается, чтобы его признали, одобрили, им восторгались, им восхищались, а с другой – очень обидно, когда замечают другого или у другого больший успех. Поэтому здесь всегда есть соперничество. Кто-то отдавал предпочтение и считал первым в этом созвездии Спасовича. Никто не мог оспорить преимущество Спасовича в уяснении смысла самых сложнейших юридических понятий, в исследовании тончайших доказательств. Не случайно Спасович успешно выступал не только по уголовным делам, а он выступал и по гражданским делам, представляя интересы гражданского истца, гражданского ответчика, потому что он еще и был и непревзойденным, помимо всего прочего, правовым юридическим аналитиком. Он был человеком очень высокой, я бы сказал высочайшей правовой культуры и грамотности.
А, что касается Плевако, то Плевако в некотором смысле, можно было сказать, что это стихийное ораторское искусство просто фантастическое. Но на самом деле, я подозреваю, что речь идет не только о том, что человек природно имел этот дар, но я убежден, что здесь еще величайшая работа над тем, чем его создатель наградил.
Ю.ПИЛИПЕНКО – Евгений Васильевич, не могу не заметить на полях нашей передачи для противников адвокатской монополии, что более конкурентной среды, чем в среди адвокатов в наше время, мы нигде не найдем. И пытаясь подвести итога нашей сегодняшней передачи, нашей встречи, мне представляется, что мы можем гордиться нашими предшественниками, и мне представляется, что нам есть, куда дерзать, но для этого, как вы правильно заметили, России – даже не адвокатам российским – нужен суд присяжных. Верните нам, пожалуйста, суд присяжных!
Я.РОЗОВА – В студии «Эха» были автор программы Юрий Пилипенко - управляющий партнер юридической фирмы "ЮСТ", вице-президент Федеральной палаты адвокатов РФ и заслуженный юрист России, президент Федеральной палаты адвокатов России, член Общественной палаты России Евгений Семеняко.
Рейтинги и партнёры
